nptm.ru

[Алекс 44]

В ручьях России спят седые львы.
Волной резвится времени тигрица.
Медведица-душа в когтях совы…
Куда нас дней загнала колесница?

Рассеялся над нами серый дым,
Орел поднялся, реет над лесами.
Все стало вдохновенно молодым
На баррикады дней мы лезем сами.

И тлеет алой звездочки закат,
И молот серп уже нещадно тупит.
И грезится – за днями баррикад
Наш день освобождения наступит.

Но ржавой речи капают слова
На головы поверженных в незнанье.
Готовят путь тернистый в жернова
И мы пойдем как овцы на закланье.

Что делать - нам тогда понять дадут.
Вой волка, чей тотем летит навстречу,
Услышим скоро, будет наш редут
Пылать в крови под залпами картечи.

По сердцу будет карандаш чертить,
Считая души, связывая в списки.
Как спать в бреду, и чем потом платить
Узнаем, только путь к сему не близкий.

Медведица-душа в берлоге дней
Услышит ли Архангела побудку?
Давно пора уже седлать коней
И гнать во весь опор душе к рассудку.

В ручьях России спят седые львы
Шьет пашню крот и топчет буйволица.
В пути зашли не в нашу степь волхвы
Душа народа спит и сон продлится.
1990

[Алекс 44]

Скоморошины

Колоды, молоды, вороты.
У вечера роды пороты.
На небо чёрно дитя
Прет чрево разворотя.
С топориком, да за подкладкою
Тихо лыбится люлей сладкою.
Ох, ты, кесарево!
Ох, ты, бесарево!

Эх, взнуздали бы бедра дланью,
Да зазвали бы бабку Маланью,
Да гнали б гнедого коня,
Да чтоб не споткнулся у пня.
Не пришлось бы выей крутя
Причитать о чёрном дитя.
Приняли бы белое
Да не загорелое.

Туманы, дурманы, всполохи.
Прозевали ночь, дурни, олухи.
Раскуражилась, темна бесина,
Жемчугами луну обвесила,
Мелким бисером звезды ссыпала,
Нам на головы лихом выпала.
Ох, и месиво,
Ох, ты, бесьево.

Эх, да стали бы в изголовие,
Да прорвали бы вымя коровие,
Лили, лили на голову лешему,
Да поили бы конного, пешего.
Отбелили бы черного ворона
И пустили б его на все стороны.
То-то было бы дело,
Вот бы было бело.

Терема, закрома, закорючены.
У рассвета чертоги навьючены,
Жарка греет перина. Испарина
Как от змея идет Тугарина.
Солнца-карапуза родня
Красит розовым пузо дня.
Ох, и марево!
Ох, и жарево!

Кабы знали мы все заранее,
Приложили бы много старания,
Картузом бы небо накрыли
Да раздали бы каждому крылий,
Чтоб летели в сени соколом
И ложились бы тени около.
Вот бы было песенно,
Хоть и околесина.

Солодки, молодки, волосы.
Куда вы, наши колосы?
Что посеяли рано поутру,
Все к полудню летело по ветру.
Бабы ведрами их собирали,
Лишь о грабли платья порвали.
Ох, и ветрено.
Ох, и ведрено.

Эх, собрать бы небесную рать
Да заставить их все подбирать,
Чтоб зерно смолотили нагайками,
Ну а мы б веселили их байками.
Нам цепами лишь бить по баклуше,
Чтобы уши тряслись у макушек.
Ох, тяжело без крыл реять,
Да кабы не жать и не сеять.

Сопаты, лопаты, бороны.
Летят в слободку вороны,
Чтоб удои коровьи вылакать,
Чтобы слезы вдовьи выплакать.
Чтобы дня спины натруженны
Были к ужину отутюжены.
Ох, мычим, мычим,
С воем, вымучим.

Кабы знали мы наперед,
Собрали б честной народ,
Каялись бы, душу бороня,
Просили б прощенья у дня,
Замолили б грехи по мере сил,
Чтобы жить потом в новой ереси.
Эх, все-то по-нашему,
По-верхтормашьему.

*
Мы дудели вам на свирели,
Не артачились, аж сопрели.
От Калязина до Осташкова
Все по грязи шли по ромашковой.
Где мы пели – коноплю не веяли,
Где мы спали – хлеба посеяли,
Распахали поле горошково,
Чтобы было все понарошково.
Чтобы ели вы эти горошины
Вспоминали бы скоморошины.



* * *
Ох, судьба ты моя горемычная
Ты по что меня так приветила.
Разлюли-малиной не потчивала
Черным вороном баяла вещее

Придержала рученькой спорою
Призажала глазоньки серые
Пригнела меня белым камушком
Призакрыла старою ветошкой.

Что не в дом привела
Нетверезого
На болота гнала
Да с березами.

Все вела, да манила
Увязывала
где могила из ила
Показывала.

Светляками мне стежку
Не высветлила.
Куполами рогожку
Не выстелила.

Тут ори, не ори -
Пень с осиною.
Всех путей – пузыри
Над трясиною.

Лупоглаза луна
В небе бычится
И никто мне до дна
Не докличится.

Вот шишиге - пятак
Рубль - лешему
Так и помер за так…
Все по здешнему.



Яснополянские частушки

Лев Толстой пораньше встанет,
Пашню плугом вспашет.
Балалаечку достанет,
Русского запляшет.

Тили-тили, балалайка,
Золотые струночки,
Подсоби да подыграй-ка
Ему Фет на дудочке.

Сапоги-то всмятку,
Эх, пошли в присядку.
Вот зашлись Лесков с Крамским
Мужиком комаринским.

Ой, болят, болят бока,
Пляшет Репин гопака,
И у Короленки
Аж свело коленки.

Ай люли, давай пляши,
До изнеможения,
До чесотки и парши,
До желудка жжения.

Не давал хозяин спуску:
Что не так – в руках батог.
После пляски на закуску
Вкусный берсовский пирог.

Что за сладкие деньки,
Отдыхают дяденьки.
В цвету гаоляна
Ясная поляна.

Под кусток на травку сели,
Песни русские запели.
Подпевавших кобелей
Слышен вой из-за полей.

Слышно так же пение
И рояль Танеева.
Стасов на гармонике
Выкидывает коники.

Левитан, устав от карт,
В тишине рисует «Март».
Гаршин пьет во флигеле,
Тихо, чтоб не видели.

А в садочке плачет Ге
Изваляли его в Гэ.
Жалкий и помятый,
Критикой распятый.

Страхов что-то говорил
С жарким пылом гейзера
И роялем придавил
Ногу Гольденвейзера.

Дело ясно, за грудки
И обмен ударами.
Стали в стойки мужики,
Разбежались парами.

Кто рукою метит в бровь,
Кто ногой лягается.
На траву пролилась кровь:
Все как полагается.

Хоть интеллигенция,
Но сильна потенция.
Всех резонил Пешков:
Бил в пятак не мешкав.

Тут прознав про мордобой
Прискакал городовой.
Редко у Толстого,
Да без городового.

Всех утешил Лёвушка,
Мудрая головушка.
Проводил деревнею
С Софьею Андревною.

Этих дивных вечерков
Не забыть гуляния.
Пригласит ли вновь Чертков
В рай яснополяния?



* * *
Запрягу я сивку вороного.
Разбужу весенний, звонкий смех.
Поскачу к истокам зла людского.
Расплету нить дьявольских потех..

Топором пробью вперед дорогу.
Комаром в защелки проберусь.
Фонарем светить я стану Богу.
Звонарем будить я буду Русь.

1986


* * *
Дни бегут конями крадеными
Запряженной вереницею.
Мысли громкими громадинами
Рвутся ввысь голодной птицею.

И сознанье бьется струями
О стекло границ стихийного,
И молотит поцелуями
Колокол жестоковыйного.

Прошлого летит черемуха
Стонет хрипами грудинными.
Солнце в нас палит без промаха
Накрывая небо льдинами.

Впереди осока острая.
Топь болотно-камышинная.
Боль и радость бродят сестрами.
Воет волком ночь полынная.

Память жгут друзья-товарищи
В трубках с листьями осенними,
И души костры-пожарища
Тихо грезят воскресеньями

Дождь бренчит косыми струнами.
Греют сердце птицы перьями.
Мы уходим вечно юными
В след за сонными артериями.

1980-е



* * *
Паду ли добрым семенем
Взойду ли щедрым временем
У куполов березовых грустин.
Где лес синеет от ангин осин
И терпок лист чарующего тлена
Кружит кульбитом приобняв колена.

Надеждой робкой полечу ль
Орла быстрее, метче пуль
До цели молний с воплем горлопана
Где вздох трясин и ртище Пана.
Где рощ прищур красой неумолим
Горит в кострах купин неопалим.

Лететь как плеть, весной болеть
Сбирать нектар в янтарну клеть
напиться рос и гнать как пес оленей
зовет гобой по зверобой и молочай
Где почек чай разлился невзначай
И сходит радугой на ствол моих волений.

Где берег ветрен и пустын
Где злата звон - зари алтын
Где дни цветут над вечностью дугою.
И снять нельзя печать калён,
Где сеют над печалью лён
И крошат корм в усладу птицерою.




* * *
Плотвой ли плыть,
добычей слыть.
Как волчью сыть –
добудут ли к восходу.
Иль камнем взмыть
и получить свободу.
Иль камнем в воду…


Уж рожь ли жать.
Конем заржать,
И за узду себя держать –
тремя перстами.
И, Господи, - ты впереди,
Твои лазурные ладьи -
плывут крестами.

Гвоздем забить –
желанье жить.
Потом воспрянуть и тащить
Себя назад калеными клещами
И падать и опять вставать
И надрываясь нарывать,
На тонком теле вещими прыщами.

Взрывая жилы бытия -
Кому уделом полынья.
Кому крылом зари звеня
Замашут свыше.
И молча лыжи навострят
Куда Макар не гнал телят -
За неба крышу.



Разговор на поэтическом подворье

- Кто там ночью стучится? – Свои, брат, свои!
Отворяй ворота дубовые шире рта…
Знай хватай мать-поэзию за титьки и дои
Чтоб по стенкам ведра текла рифма та.

Мыслей и образов бело-красно молозиво
Котом облизываясь пьем, лакаем взахлеб.
От поэзии теплого вымени козьего
Не один здесь кормится поэт-губошлеп.

- Что за мерин? Что пашет он так уверенно?
- Здесь посеяны семена слова дивного.
Вот взойдут и режь их серпом. А мерина
Звать Пегаской в честь предка его былинного.

- Чьи же это поля, чья земля простирается?
Кто хозяин? – Народ был. А теперь тут анклав.
Но добра наша мать, всем неплохо лакается,
Даже критикам капля течет за рукав.

- Ну а как всех пустить. Всем отдать озарение.
- Что ты братец! Нельзя. Передушатся все.
Только строго по пропуску это дарение,
Ведь нельзя чтобы всем гнать по божьей росе…

Впрочем, если творят всяки разны утопии,
То тогда отлучаем мы их от соска.
Кто с дырой от гвоздя на одном полупопии, -
Значит были наказаны нашим ЦК.

- Ну, а коль вижу я все красоточно иначе
И пасу свою клячу на вольных хлебах.
- Ну тогда путь в поэзии будет твой вымучен
Жить в забвеньи тебе и на вечных бобах.

И не рыпайся паря, пока знать ты многого
Здесь законы свои и честна благодать.
Вот заслужишь стать членом ты нашего логова
Распахнет тебе титьки поэзия-мать.




* * *
В ручьях России спят седые львы.
Волной резвится времени тигрица.
Медведица-душа в когтях совы…
Куда нас дней загнала колесница?

Рассеялся над нами серый дым,
Орел поднялся, реет над лесами.
Все стало вдохновенно молодым
На баррикады дней мы лезем сами.

И тлеет алой звездочки закат,
И молот серп уже нещадно тупит.
И грезится – за днями баррикад
Наш день освобождения наступит.

Но ржавой речи капают слова
На головы поверженных в незнанье.
Готовят путь тернистый в жернова
И мы пойдем как овцы на закланье.

Что делать - нам тогда понять дадут.
Вой волка, чей тотем летит навстречу,
Услышим скоро, будет наш редут
Пылать в крови под залпами картечи.

По сердцу будет карандаш чертить,
Считая души, связывая в списки.
Как спать в бреду, и чем потом платить
Узнаем, только путь к сему не близкий.

Медведица-душа в берлоге дней
Услышит ли Архангела побудку?
Давно пора уже седлать коней
И гнать во весь опор душе к рассудку.

В ручьях России спят седые львы
Шьет пашню крот и топчет буйволица.
В пути зашли не в нашу степь волхвы
Душа народа спит и сон продлится.
1990


* * *
Вперед за новою ордою
Пойдем и ляжем словно травы.
Продлится праздник нам бедою,
Кто даст себе не пить отравы?

Уж так нам век предначертали,
Терпеть до часа пробужденья,
Тащить свой крест, глотать печали,
И бунтовать до озаренья.

За нами есть присмотр особый,
И свет что свыше нам означен,
Несем в себе еще с утробы,
Но спим пока и не иначе.

О, лик грядущий нам навстречу,
Что жадно пить желает души,
Какие нам даруешь речи?
Какие нам откроешь уши?
1990



* * *
А. Латюку
Проконьяченный, конченный ты человек.
Тридцать лет на носу, как очки.
В век христовый вступая, как в истинный век
Ты в слепого взираешь зрачки.

И слепой вскинув знамя над лысой главой
Прокартавит: «Пора, брат, пора».
И Аврора зальется над мутной Невой
Зовом смерти без капли добра.

А младенец Христос, тихо ходит кругом,
Но его принимает лишь треть.
Но он знает что эта страна кувырком
Не захочет так долго лететь.

Пусть здесь тихий покой, и граница – броня,
Не пройдет супостат, ни один.
Но внутри все во лжи, и седлает коня
Ангел мщенья, седой исполин.

Из иллюзий не выйти, пока разум спит
Комсомольский задор - это сон.
Вся символика эта нам сердце слепит,
Что придумал какой-то масон.

И свободы не будет пока мавзолей
Будет мумии тело держать.
Ты подумай. А нет... Тогда лучше налей
В наши кружки по сто двадцать пять.
1988

Баллада о внутреннем солнце

Я в шкуре зайца наобум
Стезёю брел степного волка.
Схороненное солнце в хрустальном, ледяном гробу
В пещере темной (изнутри защелка)
Лучи не лило, сладко спало.
Купаясь в золотых, янтарных снах.
Я молча брел. Его мне так не доставало
На жизни трепетно качающих волнах.

Не жгла заря в крови моей костры,
Лишь било время в темя мне десницей
И камнем висла тьма. Бежали мертвой вереницей
Селенья горные во влажные миры.
По следу золота я шел тропой все выше
И горных трав туманил душу звон.
Двоился разум, все стремился вон,
Когда природы тише к цели вышел.

И верным компасом настроенной души
Я ощутил – гробница рядом.
И через миг нащупал топким взглядом
В пещеру вход. И внутрь немедля поспешил
И выбил дверь и солнцу даровал свободу,
(Похлопав по щекам его растормошил,
Шепча: «Пора, всходи, свети»… И солнце дало ходу).
Тотчас внутри меня светила огнь ожил.

Залилась светом сонная долина
И стал передо мною грозный Страж.
Похожий на меня, но с видом исполина,
Был страх в моих глазах, и разговор был краток наш…
Я понял нет назад пути, лишь рушатся границы,
Но поднимается над будущим заря.
Я вывел внутреннее солнце из гробницы
Своей души. На все иначе зря.
1988

[Алекс 44]

ПАРНАСИАДА.

I
Едет Пушкин на Парнас
Горнею дорогою.
Лермонтова тарантас
Вслед спешит за дрогами.

В дрогах Пущин с Кюхлею
С арестантской кухнею,
Дельвиг в плед завернутый
И Рылеев вздернутый.

Батюшков еще в уме
Тихо дремлет в полутьме.
Баратынский без жены
В «Сумерки» погруженный.

Любомудров экипажи
Следуют за камер-пажем,
Все в софийных поисках
Едут два Одоевских.

Шевырев с Киреевским
Флаг везут андреевский.
Книг ученых ранцы
Все - шеллингианцы.

Веневитинов на козлах
Юношей, мудрее взрослых.
Кошелев и Хомяков
У него за седоков.

Едут чинно в дилижансах
Вяземский с Языковым.
Следом Тютчев, строки стансов
Филигранно выковав.

Катят дедушка Крылов
Дмитриев с Булгариным.
Горделиво и без слов
Как и должно баринам.

Полежаев и Кольцов
В небе утонув лицом
На телеге следуют,
Все про Русь беседуют.

Федор Глинка и Бестужев
Скачут, о свободе тужат.
Полевой с Катениным
На повозке с мерином.

Оседлавши жеребенка,
Мать его каурую,
Мчат Шевченко и Гребенка
С лютней и бандурою.

Чем отчетливей вершина
Тем поэтов ярче речь.
Раздается матерщина
Не щадит кобылу Греч.

В императорской карете
Сам Жуковский важно едет
Багажом навьюченный
И Плетнев за кучера.

Пока дремлет старичок,
Чтобы не застукали,
Взобрались на облучок
Соллогуб и Кукольник.

На коне Денис Давыдов
Скачет с пуншем, ус крутя.
И секрет России выдав
Кони Гоголя летят.

Всё дорога в гору круче,
И подъемов поворот.
Гоголь пишет, - все не лучше,
За главой главу он жжет.

Спит Белинский на повозке,
Критика припрятал розги,
И письмо известное,
Гоголю нелестное.

Зверски пьяный на легке
Мчит Ершов на Горбунке.
Попыхивая трубочкой
Аксаков едет с удочкой.

Слышно ржанье, топот конский
То на тройках быстрых мчат.
Завсегдатаи Волконской
И кружка Станкевича.

Чаадаев гордо скачет,
За болезнью ум свой прячет,
И Погодин с Гнедичем
Вслух читают едучи.

Без цензуры и табу
Бенкендорф проследовал.
Медленно везет арбу
С телом Грибоедова.

Пушкин обернулся -
Чуть не поперхнулся.
Ох, немаленький обоз
На хвосте своем привез.

II
Прибыли. Ура! Салют!
Вот гора парнасская.
Глядь, а там сидят и пьют
Уж Барков с Херасковым.

Пьют Бобров с Костровым
Всё за будь здорово.
А Радищев трезвенник
Сидит рядом, брезгует.

Сумароков и Державин
Бьют Елагина вожжами:
Шельмовал с Фонвизиным
При игре на мизере.

Богданович и Княжнин,
Рубан, Хемницер и Пнин
За игрой в горелки
Прыгают как белки.

Летописцев хороводы.
Чернецы со всех сторон.
Под шатра гуторят сводом
Автор «Слова» с Нестором.

На холме Боян сидит,
Гусли строит чуткие.
Скоморохов пруд пруди
С бубнами и дудками.

Полоцкий и Аввакум
Спорят о расколе.
Головы хрустят от дум,
Бороды в рассоле.

Ломоносов с Кантемиром
В тогах под навесами,
Тредьяковский с звонкой лирой -
Все глядят Зевесами.

Свежеприбывшие тут
Молча тропами бредут:
Капнист с арфой старою,
Карамзин с кифарою.

Вся процессия с колес -
Прямо к лавра кустикам.
Струй журчанье разнеслось
Громовой акустикой.

Вот оправились по мере
Сил и вдохновения.
Кто-то на голову мерит
Лавровые веники.

Кто-то робко вдаль глядит,
Склоны гор лорнирует,
Кто-то бурно говорит
И жестикулирует.

Речь слышна французская
Вперемешку с русскою.
Холодно и сыро
Всем не до жуира.

- Кто такие, Вашу мать? -
Встал Барков с расспросами.
А потом спешил послать
Всех их к… Ломоносову.

Вот Державин подкатил:
- Пушкин, друг мой светел!
Ох, не зря благословил.
В гроб сходя заметил!

Пушкина облабызал
Лицеистам руки жал.
Тут Михайло громом речи
Всех созвал на сходку, вече.

Исподлобья оглядел
Очередь каретную,
С кресел встал, парик надел,
Молвил речь приветную.

- Новоприбывшим: Виват!
В горние пенаты
Проходите. Всем вам рад.
Встретим, чем богаты.

Только тут не Божий рай,
Хоть и пахнет лаврами.
Поведут не всех, я чай,
Под кимвал с литаврами.

Коли есть какой талант
Пусть не беспокоится,
Кто пигмей, а кто атлант
Вскоре все откроется.

Всех построим по ранжиру
Каждый нишу здесь займет
Все на запись к Кантемиру,
К Тредьяковскому – вперед.

III
После Пушкина позвал
Обнялись, челомкались.
От рассыпистых похвал
Панталоны лопались.

- Вот каков ты брат? Ну что ж,
Слышали, премного.
Сколько знатных лиц, вельмож
Прихватил дорогой.

Вижу Пушкин, ты, как перст
В своем новом времени…
Что-то смугл, ты. Не перс?
Не Иуды ль племени?

- Это тот еще подарок -
Тут Булгарин сходу встрял, -
Слаб язык его, не ярок,
Бабник, плут и аморал.

Да и черт его поймет
От кого он род ведет.
- Ты Фаддей, уже б молчал -
Пушкин взвился, - сам фискал.

Прихвостень и эпигон,
Друг тебе - Наполеон.
Шляхтич ты двуличный
Алчешь лишь наличных.

Отошли меня хоть к веси
Хоть к мордве, к татарину…
И затрещину отвесил
Он в сердцах Булгарину.

(Вот давно чесались руки
Только здесь его достал)
А Булгарин красноухий
Уж с доносом побежал.

- Я Петра арапа отпрыск
Ефиоп по маменьке.
По отцу же русский вдрызг
Смуглый вот, да маленький.

- Не беда что невелик -
Молвил Ломоносов -
Стать судьба тебе велит
Первым из колоссов.

Будь хоть немец ты, хоть швед
Хоть татарин злобный
Ты уже оставил след
Молнии подобный.

Занимай мои чертоги
В белой мантии и тоге
И прими по праву
Почести и славу.

От меня же не убудет,
Есть другие хлопоты:
От забот ученых штудий
До научных опытов.

Баратынский тут вмешался:
- Не сочти ехидною,
Только дар тебе достался
С легкостью завидною.

Ни к чему не прилагал
Ты труда особого.
Муки творчества не знал,
Всё перо лишь пробовал.

Лучше, судари, аршином
Вам мой труд измерить,
Чтоб понять, кому вершины,
Пантеон доверить.

Пушкин твердо отвечал:
- Грех сей в полной мере,
Я, Евгений, описал
В «Моцарт и Сальери».

IV
Тут толпа давай кричать
- Пушкина на царство нам!
На руках его качать
В облаченье царственном.

Ломоносов огласил
Оду на восшествие.
Вещий сказ Боян басил,
Нестор словом чествовал.

Много разных вин отпили
За его здоровьечко,
Чем немало умилили
Дядю Василь Львовича.

После почести воздали
Лермонтову с Гоголем,
Рядом с Пушкиным сажали,
Облачали тогами.

Уступили Кантемир
С Тредьяковским место им.
Разгорался буйный пир
С тостами и песнями.

Все умны и башковиты,
Хоть куда ораторы,
Рифмой славили пииты,
Словом литераторы.

Лил Жуковский дождь баллад,
Пел Кольцов частушки,
От Державина рулад
Был в восторге Пушкин.

Христофорыч тост сказал -
Не клеймил позором
Тютчев словом обласкал,
И Радищев взором.

Лишь Крылов не пил, не ел,
Не чревоугодничал,
Радовался и говел,
С Кукольником ёрничал.

А Давыдов и Барков
Пили пунш дешевый
Плохо видя без очков
Подливал Ершов им.

Отточив немало ляс
Вышли все на лоно,
Начали веселый пляс
На парнасских склонах.

Князь Одоевский скакал
Вслед за скоморохами.
Музы жались возле скал
И тихонько охали.

Бил Бестужев в барабан
Любомудры прыгали
Пот по шее и по лбам
Утирали книгами.

Вяземский дудел в рожок
Дул в сопелку Батюшков
И Станкевича кружок
Расплясался рядышком.

От голодного желудку
Вдруг Крылов запел погудку,
В пляске шумной скоморохов
Закружился Сумароков.

Снял камзол, сорвал парик
Надел лапти лыковы,
И показывал язык
Пьяному Языкову.

Ближе к утренней заре
Расползлись по коечкам
Храп разлился по горе
Спали как покойнички.

V
Только, чу! Вдали звучит
Колокольчик где-то…
Вот ямщик под нос мычит
И везет он Фета.

На телеге и босой
За ним (третьим классом)
Едет в гору Лев Толстой
Вслед трусИт Некрасов.

Достоевский и Островский
На казенной кляче
Едут, курят папироски,
О своем судачат.

Нет колес, и дверцы нет -
Скачут беззаботно
Огарев на Герцене
И наоборот. Но…

Тут бы в пору все опять
Начинать сначала.
Но читатель должен знать
Что достиг финала.

Да, дорога на Парнас
Хорошо проторена…
Но про то не в этот раз
Будет вам история.