nptm.ru

[Алекс 44]

Темный хаос,
где водятся крысы
утопил меня в омуте дел,
раздвигаю ночные кулисы,
рвусь к окну,
чтобы свет долетел,
рвусь в заснеженность белых просторов,
в синеву искромечущих глаз,
в стынь морозных,
надзвездных узоров,
тайной вязью
связующих нас,
рвусь к таинственным горним пределам,
к белоснежности древних церквей,
где поют поднебесные сферы,
и доносится стон лебедей,
где искрятся ночные алмазы
к вечной жизни влекущих светил,
на земле уже больше не связан,
слышу плески заоблачных крыл,
по уступам, по каменным турам -
только там ты не скажешь мне «нет» -
ты меня поведешь как Лаура
по стремительным сферам планет,
ты меня искупила из плена,
дух мой снова воскрес ото сна,
ты теперь мне и жизнь и весна,
ты теперь мне Лаура-Елена.

[Алекс 44]

Ты снова поступаешь невпопад,
твой голос глух,
душа, как видно глуше,
уж лучше бить до крови наугад,
чем оттолкнуть раскрывшуюся душу,
зачем ты это делаешь теперь,
рвешь нить судьбы как ледяная парка?
Тебе я любопытен, словно зверь,
сбежавший из застенков зоопарка,
он только с виду кажется ручным,
держа тебя в стальных когтистых лапах,
о, как несходен с запахом твоим
дурманящий, лесной и терпкий запах,
ты только внешним лоском дорожишь,
то убежишь, то остаешься снова…
Холодная и мертвенная тишь
манит меня своим ночным покровом,
лишь где-то там, в тиши лесов и гор
я залечу дымящуюся рану,
я позабуду наш последний спор
и звать тебя к себе я перестану.

[Алекс 44]

Для обновления души
любая страсть - лишь очищенье,
что смоет страхи и сомненья
как дождь, пролившийся в тиши,

но бросить вызов,
бросить дом,
хотя бы тайно - право, жутко.
мы весим на весах рассудка,
что потеряем, что найдем.

Наш ум всесилен, мы считаем,
а страсть - взбесившийся Дельфин,
мы безусловно отвергаем
все, что всплывает из глубин.

Необъяснимого не ждем,
мы любим собственное тело,
душа дрожит, как мышь в подполье,

дерзни! Промокни под дождем!
По воле или поневоле
он смоет все, что накипело!

[Алекс 44]

Перебираю я в тиши
стихи заветные из книги;
твои сонеты хороши,
все повседневные вериги

они легко снимают с нас
и за пределы ощущений
уводят в полуночный час
в страну любви и откровений,

в тот мир величья и борьбы,
восторга, страсти и искусства,
где под покровами судьбы
цветут возвышенные чувства,

т ы вихрем мчишься по следам
венецианских дожей, карлов,
влюбленных и прекрасных дам,
могучих рыцарей и ярлов,

невольно увлекает нас
давно иссякнувшая эра,
в ней скрыта чувственность, подчас
стремительней, чем у Бодлера,

но эта жизнь давно прошла,
она - всего лишь тень былого,
не возбуждаясь от живого,
ты мертвым душу отдала…

Чья тень окутала твой слух?
Тень из прекрасного далека:
в ней - Ренессанса гордый дух
и блеск Серебряного века…


Дела давно минувших лет
лишь настоящее рассудит,
и твой таинственный портрет
во мне воспоминанья будит,

ты о прошедшем не скорби,
оно уже н е повториться;
вернись на землю,
полюби,
и новый мир в тебе родится.

[Алекс 44]

Как-то холодно стало с тобой,
говоришь ты и смотришь с опаской,
прикрываясь жеманною маской
ты как будто играешь со мной,

как под чарами злой ворожбы
ты все дальше в туман отступаешь,
ты как дичь от меня ускользаешь,
не нащупав извивы судьбы,

уклоняясь от взглядов и встреч,
избегая прямых разговоров,
то в руке твоей - поднятый меч,
то бессмысленный ворох укоров,

ясность чувства чужда для тебя,
притаившись в покровах жеманства,
день за днем, никого не любя,
ты - в объятьях астрального пьянства,

в эротически поздних мечтах,
в винограде нездешних феерий,
где витают воздушные пэри,
но порой тебя мучает страх;

страх от холода мокрых ветров,
страх остаться бездомной и нищей,
страх больниц и крутых докторов,
страх забытого всеми кладбища…

Милый друг! Не страшись бытия.
Ты когда-нибудь будешь мне рада,
ведь простая улыбка твоя
для уставшей души как награда.

[Алекс 44]

Когда же тишина вернется
в мою усталую страну?
Уран, Сатурн, Плутон и Солнце
казнят мятежную Луну,
мятутся огненные ветры,
что ты, что та - им всё равно:
упрямый Молох жаждет жертвы
и кровь глотает как вино,
крик долетает до окраин,
как ни моли, как ни проси,
но окаянный ванька-каин
три тыщи ломит за такси,
мой город спит;
и свежий холод
смывает чёрные следы,
беда опять вползла в мой город
и нет знаменья от беды,
неумолима и жестока
веков и весей перевязь,
где зуб за зуб,
за око – око,
и кровь за кровь всегда лилась.

[Алекс 44]

Соцветья звезд в созвездиях цветов,
большое в малом, малое - в великом,
и явь овеществлённая из снов,
нас возвращает к позабытым Ликам
седых Богов и Гениев планет,
небесным сферам и кругам подземным,
влечет туда, где смерти больше нет,
где жизнь цветет, безгранна и нетленна...

[Алекс 44]

Древний Див в вершинах зычно клычет,
серебрятся реки и озера,
нет без унижения величья,
славы нет без крови иль позора,
почему у трёх такое сходство,
и по чьим счетам они платили?
ОСИ: Уткин, Мандельштам и Бродский
навсегда останутся в России,
поминать всегда их будет кто-то
вместе с их глухими палачами,
Коноши туманные болота
с белыми бессонными ночами,
дальнее развертывалось близко,
комары, метели и сугробы,
хлеборобы в клюквенном Норинском
и дальневосточные трущобы,
в самолете камнем падать с неба
и обратно птицей возвращаться,
замирать над горькой крошкой хлеба
и в тифозном мороке смеяться,
там, где сосны подпирают звёзды
и блестят бескрайние разводья,
возвратиться рано или поздно,
даже если ты и неугоден,
у венецианского погоста
каменные створы разомкнутся,
что ж, что на Василиевский остров
не пришлось ко времени вернуться...

ОСИ: Уткин, Мандельштам и Бродский
навсегда останутся с Россией,
почему у всех такое сходство,
и по чьим счетам они платили?
Нет без унижения величья,
славы нет без крови иль позора,
древний Див на вечном древе клычет,
серебрятся реки и озера...

[Алекс 44]

Однажды, в размышленье погруженный,
почувствовал я в сердце чистоту,
и видел я: душа моя сидела
на каменной ступени; белым светом
она сияла.
Белые одежды
запятнаны растекшеюся грязью,
лицо ее жеманно и капризно,
и маленькое зеркальце в руках.
И смотрится она в него.
Вокруг глаза чудовищ разъяренных,
оскаленные пасти, когти, зубы
от света отступают в темноту,
но снова, свирепея, тесным кругом
сжимают свет.
Жеманница не замечает их.
Вдруг в черном круге вздрогнула рука,
и зеркальце ее, упав, разбилось,
и сразу стала тьма…

[Алекс 44]

И видел я: вверху, под облаками
лечу туда - к уступчатой стене,
где ждет меня, вздымаясь, словно пламя
огромный красный всадник на коне,
я мал и тверд,
доспех мой ржав и темен,
а конь мой бел,
лечу я как стрела,
а он велик,
воздушен и огромен,
и все растет, вздымаясь как гора,
и клочья туч со свистом рассекая
лечу к нему
и лишь в последний миг
я узнаю, копьем копье встречая,
как мал я сам
и как мой враг велик;
удар был прям,
я содрогнулся духом,
а красный конь
как водопад взревел,
и на меня обваливаясь рухнул
и я стремглав
на землю полетел…
И я упал,
подняться попытался,
но вздрогнув, замер.
Долго я лежал,
но красный конь вверху не удержался
и вслед за мной
огнем на землю пал,
он был тяжел
как туча грозовая,
увяз по пузо
в тине и в золе,
и, твердости нигде не доставая
как бы в болоте
стал тонуть в земле,
и сгинул весь…
Мой конь как на прощанье
похрапывал, сопел и землю рыл,
ржаные ноздри теплое дыханье
вернули мне,
и я опять ожил,
и я ожил!
дул теплый, свежий ветер,
он разогнал
пожарища и дым,
и мой доспех
стал первозданно светел,
посеребренный солнцем золотым…

[Алекс 44]

Однажды, в размышленье погруженный
я испытал желанье закурить,
и видел я: во мраке подсознанья
ехидный глаз зажегся, голова
змеиная из мрака проступила,
дразня меня раздвоем языка,
но размахнувшись, мощно я ударил
в прищурый глаз, и тут же, отделившись
от телесов, глава преобразилась
в подобье жабы
и ушла в глубины,
и вместе с тем желание исчезло….

[Алекс 44]

И видел я: летят сухие листья
опавших дней
засохших дестилетий,
сухие сучья
отжитых веков;
и смерть как бородатый старый дворник
метлой сметает в огненную яму
отцветший мусор жизни,
чтобы он
не преграждал путей для жизни новой,
но в огненном аду преобразившись
для жизни новой
трепетно восстал….

Как вялый лист на вечном древе жизни
Я отпаду,
Но суть моя вернется
К началу бытия,
И цель моя - пробиться к этой сути,
Тогда я буду вечен,
Буду вечен,
пока мое сознание при мне
И служит, если же заснет,
То для чего и вечность,
Разве смерть
Не вечный сон распавшегося тела?
1999

[Алекс 44]

Жара в России - больше чем жара,
а у природы нет плохой погоды;
мы милостей накрали у природы
и возвращать их Ей - давно пора…
суши болота!
орошай пески!
с дешевым, пролетарским атавизмом
мы, якобы,
работая для жизни,
дробили жизнь на мелкие куски:
даёшь угля!
вопил «Грядущий хам»,
за Днепрогэс!
за сталь Кривого рога!
как нам хотелось быть умнее Бога,
да только вот - не удаётся нам;
Москва дымит как Курская дуга,
нам даже в моргах места не хватает,
а огненный петух во всю летает
по сёлам, по лесам и по лугам,
а где же дождь из необъятных туч?
мы эти тучи «развели руками»…
да, человек разумен и могуч,
и яму мы себе копаем сами…
Жара в России - больше чем жара,
как сбить температуру у больного?
Природа величава и сурова;
ИГРА С ПРИРОДОЙ - ЭТО НЕ ИГРА.
12. 08. 2010.
..

[Алекс 44]

На смерть ЮРИЯ СЕННИКОВА, Художника

В чистом сердце просторно без боли,
жизнь как снежная скатерть бела,
из эфира, сгущаясь в тела,
на Олимп поднимаются боги

где нам мниться одна пустота,
там, где силы небесные грозны,
к ним таинственно сходятся звёзды,
замыкая земные врата,

но тоска по оставленным гложет
и, презрев недомыслье и страх,
вечный след оставляя в веках,
композитор, поэт иль художник

покидают заоблачный кров
и, очистившись в звёздной купели,
вновь и вновь воплощаются в теле
полководцев, вождей, мастеров,

что минуло - исправить нельзя,
нет просвета меж адом и раем,
часть души у меня забирают,
уходя, и враги, и друзья,

растворяются в огненной мгле,
отлетают в бесплотные дали,
но, не сдавшись судьбе и печали,
я ещё остаюсь на земле,

неустанны, то страстны, то строги,
все слова претворяя в дела,
в тесном чреве сгущаясь в тела,
к нам с Олимпа спускаются боги.
3.09.2010

[Алекс 44]

Жёлудь падает с дуба
глухо щелкнув в ветвях,
мох на выступах сруба
и опята на пнях,

сохнут листья клубники,
незабудки цветут,
журавлиные клики
в просинь неба плывут,

рдеют спелицы яблок,
недоубранных в срок,
ветви старого сада
затеняют порог,

в поле мокнут колосья,
леденеет вода,
так прощается осень,
уходя навсегда,

сохнут старые комли
во дворе на дрова,
о тебе и не вспомнят –
скоротечна молва,

упадёшь ты как жёлудь,
чтобы слиться с землей,
но зелёная молодь
прорастёт за тобой,

застывает природа,
чтоб заснуть, не дыша,
журавлиной свободой
прорастает душа,

и то нежно, то грубо
рвёт покров в облаках,
жёлудь падает с дуба,
звонко щелкнув в ветвях.
20 сент 2010